Уже год, как он живет за городом и не дает интервью. Но с «Телесемь» разговорился.

- Дамы привыкли видеть вас мужественным, соблазнительным, эдаким мужиком. Но в сериале «Наследство» вы далеки от женского идеала...

- А почему? В моей карьере не всегда были герои, как вы говорите, «мужики». Несколько моих театральных и киноисторий связано с мужчинами определенной ориентации. Когда был «маленький», мне было как-то стыдно, а потом понял: играть в театре такого персонажа, как Вацлав Нижинский, при всех его физиологических наклонностях очень даже интересно. И нервные типы в моей актерской биографии тоже были. Другое дело, что материал сериала «Наследство» дал возможность неожиданно повернуть характер героя. Хотя в Интернете написали: «Мы уже слышали, как Домогаров разговаривает детским писклявым голосом». А я не помню детского писклявого голоса и вообще не могу им говорить. А вот Интернет люблю: там узнаешь о себе много интересного.

- Чем же вас привлек такой негероический герой?

- Когда мне дали сценарий, то не сказали, кого я буду играть. Я читал и, исходя из своих физических данных, проецировал на себя роль Романа. Человека 40 лет, в джинсах, в рваной майке, с рюкзаком. Вот то, что надо. Еще думал: «Кто же будет этого больного Стасика играть? Где ж они найдут такого кекса?» Когда встретились с Тимуром (режиссер картины Тимур Эсадзе), оказалось, что я говорю про роль Романа, а он – про Стаса. Я сказал: «Стоп, забираю обратно сценарий и перечитываю заново». Прочитал и понял, что в Стасе – море разливанное для творчества. С этим человеком происходит такое, в нем столько всего открывается! В каждом человеке это есть: когда он говорит одно, думает другое, а делает совершенно обратное. Выплести эту линию – в этом и была работа, для меня очень интересная. Хотя я и разговариваю «детским писклявым голосом».

- Искали общие черты со своим героем?

- Естественно. Я должен найти в себе что-то, что может вызвать во мне такие же, как у него, чувства. Да, если бы меня, Домогарова, лишили наследства, я бы не стал с таким рвением его отбирать. Однако в жизни были другие ситуации, и я ищу, что меня дернуло бы…

- Проживать чужую жизнь?..

- Да. И это прекрасно! За одну несколько жизней прожить: и тем был, и туда прикинул. Другое дело, что это маска. А маску создал, прилепил, поносил, начинаешь снимать, а в порах, в морщинках все равно что-то остается. Потом другую маску прилепил, и еще… Все маски оставляют какой-то след.

- Есть маска, которая въелась в кожу?

- Не знаю. Самый большой след оставляет жизнь. Не то, что делаешь на сцене. И в этом есть какое-то счастье – я сейчас не шутя говорю. От людей приходят письма: «Вы мне помогли, у меня произошло то-то, все наладилось». Ради этого стоит заниматься тем, чем мы занимаемся. Только надо не базлать об этом на каждом шагу, не говорить, какой я супер-пупер, а работать серьезно, себя отдавать. А это мы очень сейчас не любим: тратить себя, отдавать. Да, из-за того, что мы там отдаем, страдают близкие, которые рядом. Но той, которая рядом, надо любить, понимать, что она тот человек, который будет меня наполнять, чтобы там я себя мог выжать, разорвать, отдать.

- То есть, если хочешь быть рядом с актером, готовься жертвовать?

- Как и рядом с врачом, с педагогом, которые будут тратить себя, нервничать. Кто-то ж ему должен сказать: «Милый, ну пожалуйста, хочешь чая? Хочешь бутербродик? Хочешь, пойдем погуляем?» Он: «Не хочу!» Она: «Тогда посиди, ничего не делай, успокойся». Конечно, это ответственность.

- А вас сейчас кто-то поддерживает?

- Есть пара-тройка людей.

- Вы можете рассказать им все?

- Всего никто не рассказывает. Могу поделиться чем хочется.

- Эта пара-тройка людей вас всегда хвалит или бывает, что и ругает?

- Ругать меня тяжело, могу закрыться. Я же Рак, еще и клешню вперед выставлю.

- В круг доверия входит сын от второго брака Александр?

- Он входит в ближайший круг. С ним я могу вести себя как хочу. Он знает папу разным, но мне не стыдно, даже приятно. Саша инфантильный, но умный.

- Он пошел учиться на актера из-за вас?

- Не думаю. Для него это сложный путь. Он пока очень открытый человек. Так нельзя. Хотя я тоже был открытый и инфантильный.

- Ему тяжело быть сыном известного отца?

- Вообще сыновьям известных родителей сложнее. Какую бы профессию они ни выбрали, нужно занять определенную нишу. Если не займешь, то скажут: природа на тебе отдыхает. Взлететь нетяжело, удержаться трудно. Потом, когда через два-три года эта жизнь достанет, будешь прекрасно понимать, кто ты на самом деле. В подушку будешь разговаривать ночью, думать: «Вернуться бы лет на 15 назад с этими мозгами и тех ошибок не делать».

- И часто занимаетесь такими самокопаниями?

- Я же Рак.

- Судите себя по-гамбургскому счету?

- А как иначе? Гладить себя по голове и говорить, что я гений? К чертям из профессии!

- Почему бы и не погладить: женская половина зрителей от вас в восторге.

- Это замечательно, но я живу не ради этого. Башка-то от этих восторгов может уехать очень быстро.

- А не уезжала?

- Был момент, начала уезжать, но я сказал: «Саша, обратно, с головой дружить надо». Хотя кто-то и сейчас может сказать, что у меня съехала башка, что я хам, женоненавистник. Есть такое мнение. Но я знаю и кто-то знает, какой я и каким могу быть, если меня бить постоянно, выламывать мне руки, оттягивать ноздри, долбить в голову, что я ничтожество. Те люди, которые выкручивали руки, заламывали за спину, они знали, каким я могу быть, но им надо было меня подломить.

- Вас легко ранить?

- Раньше можно было найти места. Если я воспринимаю удар, могу потом долго подниматься. Был бы я другим, занимался бы политикой, все просчитывал, знал, как нужно отвечать на ваши вопросы.

- В последнее время вы не даете интервью. За город жить уехали. Так спасаетесь от суеты?

- Я давно хотел за город. Город уже начал давить, и не потому, что не люблю Москву. Я не тусовочный человек, но суету люблю. Сегодня был в четырех местах, как успел – не знаю. Но вдруг года три назад я понял: надо уезжать. И уехал. Как сейчас помню: это было 26 декабря прошлого года, я приехал в новый дом, там даже мебели еще не было, переночевал, вернулся в Москву, взял собак и с тех пор в Москве не оставался на ночь ни разу.

- Чем же это место вас так притягивает?

- Мне там хорошо. Я пригласил священника, освятил дом, чем горжусь. Он чистый в этом смысле. Там лес, плакучие березы, сосны. Одну елку я посадил специально для Нового года. Может, место не бог весть какое престижное, дело не в этом. Там что-то такое присутствует. Летом у меня было две недели отпуска. Думал, что надо бы поехать куда-нибудь, но понял: никуда не хочу. Две недели читал, смотрел телевизор, гулял с собачками – их две, породы кане-корсо, – бегал, что-то доделывал, занимался строительством, посадками. Это был хороший релакс. Теперь не могу себе представить: куришь в душной кухне, утром все прокуренное, балкон открыт, но совсем не проветривается. Ужасно! А сейчас беру сигаретку, выхожу на крыльцо, и можно предаваться всем вредным привычкам.

- У вас их много?

– Я весь состою из вредных привычек, а положительные можно по пальцам пересчитать.

– И какие вредные, и какие положительные?

– Ну щас я вам рассказал! Те, кто не знает, им и не положено. Пускай воспринимают меня так: сериал «Наследство», Стас.

– Но вы же не такой!

– Отчасти такой. Я же сказал: значит, было что воспроизвести. Иначе вышло бы коряво.

Слово – золото

– Не обидно, что вас в основном воспринимают как актера кино, а не как актера театра?

– Меня как раз воспринимают как театрального актера. В театре материал другой, не видишь, а чувствуешь результат. Спектакль рождается в страшных муках, потом он начинает постепенно открывать рот, говорить, ходить. У меня бывали средние спектакли, но чтоб закрывались после первого сезона, таких нет. «Мой бедный Марат» идет 14 лет, «Сирано» – лет восемь.

– Когда пересекаются съемки и репетиции, что выбираете?

– Если пересекаются, не будет кино. Когда репетировали спектакль «Палач», мне делали серьезные предложения, но я сказал: «Нет, я дал слово в театре. Мое слово дорогого стоит, меня так воспитали».

– В нынешнее кризисное время многие актеры в беспокойстве: киносъемки останавливаются. Вы могли бы кардинально изменить жизнь?

– Что ее менять-то: свой кусок хлеба я в театре заработаю. Хотите, чтобы я пришел в какую-то компанию и завалил ее? Это я могу, потому что совершенно к такой работе не способен. У меня не выйдет ходить на работу к 9 утра, сидеть до 5 дня. Заняться продюсированием? Это тоже надо иметь определенный склад характера, ума. Может быть, когда-нибудь, и то если звезды так сложатся я и пойму, что это не так страшно.

– В этом году вам исполнилось 45 лет. Для женщины – это некое «начало конца». А для мужчины?

– Я тоже подумал: «Вот мне уже 45, а я…» Убежден: что внутри – на столько ты себя и ощущаешь. Сегодня я чувствую себя на 45, но надеюсь, что наступит счастливое время, когда буду ощущать себя на 30. Все зависит от того, что за человек рядом, что за ребенок, что за собачки. Вдруг видишь почки на деревьях, которые лет 10 не замечал, и думаешь: «Как красиво, елки-палки!»