... До Тель-авивской "Синерамы", где театр Моссовета давал спектакль "Милый друг", мы добирались большой российско-израильской компанией. Уже виден был служебный вход, когда небеса, как им порой и положено, разверзлись. Радуясь, что цель близка, мы помчались к ней наперегонки. Первым пришел артист Домогаров...

Привел меня в гримерку, строго скомандовал: "Сиди здесь и никуда не девайся". Выскочил - и тут же вернулся с одноразовым стаканом: "Сюда мы будем стряхивать пепел". Голос за дверью (женский, высокий, срывающийся от волнения): "Я - на минутку: передать личное письмо". Саша Домогаров (хорошо поставленным басом): "Никаких личных писем - я занят". Гримеру: "Спасибо, я сам. Причешусь и чуть-чуть глаза подведу". Беглый взгляд в зеркало, небрежный жест, откидывающий волосы со лба, стремительный поворот в мою сторону: "Начнем?" С ума сойти, как он красив...

- Чем ты, Саша, взволнован?

- Мало ли... Не каждый день попадаешь после пыльной бури под град. Тем более, в Израиле, где, как я слышал, - вечное лето... Скоро на сцену выходить, а площадка совершенно незнакомая - непонятно, как играть... Наконец, спектакль - последний в Израиле, а я бы еще у вас остался. Поиграть. Если бы, конечно, оставили...

- Что, руки дрожат?

- Разве? Смотри-ка, действительно дрожат: значит, волнуюсь. У меня всегда перед выходом такое подрагивание - как у лошади перед забегом.

- Мне только предстоит сегодня посмотреть вашего "Милого друга", а мнения уже пришлось слышать разные. Скажем, такое: "Скука смертная". Или другое: "Ликбез для "новых русских" А ты как думаешь?

- Ну, этот вопрос - не ко мне, а к автору инсценировки, режиссеру спектакля Андрею Житинкину.

- Да, конечно. Я ведь к тебе обращаюсь не как к режиссеру, а как к "милому другу". Каков твой собственный Жорж Дюруа?

- Должен признаться тебе в страшном грехе: до того, как мне предложили эту роль, я "Милого друга" вообще не читал. "Жизнь", которая, кстати, особого впечатления не произвела, когда-то в школе под партой прочел, а с "Милым другом" познакомился только недавно... Не могу сказать, что перспектива воплотить на сцене мопассановского Жоржа Дюруа привела меня в восторг. Очередная "будуарная" пьеса: бонвиван, пышные усы, прыжки из койки в койку - сколько можно играть одно и то же? Выяснилось, что я иссяк... Житинкин однако меня убедил, пообещав, что на этот раз все будет по-другому. Мы действительно попытались рассказать не про "героя-любовника", а про хищника с острыми клыками. Перед самым носом неискушенного человека - большой пирог. Естественно, хочется его съесть, но с какой стороны подступиться - вот вопрос... Ситуация складывается счастливо: приятель указывают Жоржу то место, где легче всего откусить от пирога. Отгрыз кусочек, проглотил - вкусно. Захотелось еще, но тут говорят: "Стоп. Дальше уже нельзя: не твое". А Дюруа уже вошел во вкус: упорно ищет способы заполучить весь пирог. Не останавливается ни перед чем, шагает по трупам, не глядя под ноги... Уж не знаю, удается ли мне это передать, но вижу своего персонажа именно таким.

- То есть, пытаешься уйти от привычного амплуа романтического героя?

- Человек с пустыми глазами, зализанными волосами, затянутый в черную кожу, - какая уж тут романтика?.. От многих зрителей приходилось слышать, что мой Дюруа отвратителен, оставляет тяжелый осадок, - на меня даже обижались: "Как он мог после Де Бюсси?".

- А как ты мог?

- Так если смог - слава Богу. В одной солидной рецензии на спектакль я прочитал фразу, которую счел очень для себя лестной: "Играя Жоржа Дюруа, артист Домогаров наконец-то не побоялся показаться и жадным, и тщеславным, и мерзким".

- Действительно, лестно: мерзким казаться не боишься...

- Напрасно иронизируешь... Если бы ты только знала, как мне надоело это вечное клеймо!.. Арман Дюваль, Звездич, Де Бюсси - может, хватит?

- Хватит - так хватит. Дюруа твой, говоришь, по трупам ходит? А сам ты не пробовал?

- Ты знаешь, я тебе абсолютно честно скажу: в жизни - тьфу-тьфу-тьфу! - никогда... Нет, соврал: одно предательство я в студенческие годы все же совершил. Отец - он еще жив был - сказал тогда, что во время войны за такое попросту расстреляли бы... Не подумай, ради Бога, что я сознательно пошел на предательство, - искренне полагал, что спасаю человека...

- Что же произошло?

- Все было просто до банальности: один педагог меня очень умело и аккуратно "скрутил" по поводу некоей ситуации - и я ему назвал фамилию.

- Иными словами, "заложил" человека?

- Да, именно "заложил". Потом долго мучался, извинялся... Но, клянусь, такое я совершил только однажды... Если, разумеется, не учитывать любовно-романтических историй.

- Почему это их не нужно учитывать? В романтической сфере, по-твоему, все дозволено?

- Ну, может быть, я неточно выразился: расслабился... Не то, чтобы не учитывать, а... Слушай, давай закроем эту тему.

- Не спеши. Жорж Дюруа тоже предавал, в основном, женщин. Выходит, ты самого себя сыграл?

- Вы что, сговорились? Совсем недавно меня одна знакомая спросила: "Милый (явно подразумевая "милый друг"), ты самого себя сыграл?"

- Одной знакомой ты ответил столь же вразумительно, сколь и мне?

- Что ты хочешь от меня услышать? Что я - типичный Жорж Дюруа?

- Я хочу от тебя услышать либо правду, либо то, что ты сам считаешь нужным ответить на мой вопрос.

- Похож ли я на Жоржа Дюруа... Если роль удалась, значит, естество мое. То есть, не все естество, конечно, но опорные столбы - точно мои... Чушь какая-то... Сумбурно говорю?

- Нормально говоришь.

- ...Вообще-то вряд ли стоит завидовать женщинам, которые были со мной. А начинается всегда так хорошо... Делать нечего, нужно признаваться: да, женщин я предавал.

- Чистосердечное признание, как известно, является смягчающим вину обстоятельством... Ты женат?

- Вот что мне прикажешь сейчас говорить? Отвечу отрицательно - кого-то обнадежу, утвердительно - кого-то разочарую...

- Ответь элегантно.

- Попробую: сыну Саше девять лет.

- Вышел из положения... Сына назвал в честь себя, любимого?

- Сына называл не я. Мы заготовили несколько бумажек с разными именами, но собака почему-то вытянула именно это - значит, так тому и быть... Симпатичный парень, я устроил его в хорошую школу - там учится даже внучка Черномырдина. Правда, школа от сего факта ничего не приобрела: никаких денег "именитый" дед не дает. Ничего, директор, бизнесмен от просвещения, замечательно справляется и сам... А Сашка мой благополучно постигает всякие премудрости, а вдобавок занимается еще музыкой и фигурным катанием.

- Сына радует папина популярность?

- Конечно: он же маленький.

- А тебя, большого, не радует собственная популярность?

- Если бы я на подобное обращал внимание...

- То есть, популярность тебя настигает, а ты упорно стараешься ее не замечать?

- Не лови, пожалйста, меня на слове. Я хотел только сказать, что популярность популярности - рознь. Когда тебя дергают за рукав на улице - это не популярность Меньшикова. Если ты понимаешь, о ком я говорю.

- Я понимаю, о ком ты говоришь. Разве Олега за рукав не дергают?

- Представь себе, нет.

- Странно... А почему ты упомянул именно его?

- Просто очень высоко его ценю. Когда я учился на первом курсе, выпускник Меньшиков был для меня чуть ли не кумиром. Он тогда уже снимался у Михалкова в "Родне", потом вышли "Покровские ворота" - суперкартина... Вот ты говоришь - популярность... Иду я как-то по улице Горького, а навстречу - Банионис. Ты представляешь? Я буквально обмер, а народ внимания не обращает, мимо проходит. Но если по улице вздумается пройти... не хочу никого обижать... пройти человеку по имени Н., - ему это никак не удастся: вокруг мгновенно образуется толпа... Тешить свое самолюбие тем, что тебя узнают на улице? Такое не для меня... Я недавно из Варшавы прилетел в Москву. Не успел наменять российских денег, поэтому пришлось с чемоданами "пилить" в метро... В вагон вошли двое подвыпивших мужиков. Сели напротив, один другому и говорит: "О! Смотри: Де Бюсси!" - и пальцем прямо в мою физиономию тычет... И что, прикажешь стремиться к подобной популярности?

- Ты всегда таким мудрым был?

- С годами поумнел. Когда впервые утвердили в кино, - ну ты что, я просто не спал. Все мечтал: пойду в кинотеатр и увижу себя. Мое лицо - на весь экран... И все вокруг будут смотреть - так классно, так здорово... Но мне тогда было всего шестнадцать лет... А сейчас все это мне совершенно ни к чему. Получаю массу предложений - и все одинаковые: один стереотип, одна маска... А я, например, хочу в театре сыграть Нижинского. Может быть, и не осилю, но попробовать хочу - и все время об этом думаю... Дай Бог, выйдет Гофман - тогда и поговорим.

- О чем речь?

- О "Потопе"... Последние три года книг я не читаю: вообще в руки не беру ничего, кроме периодики или сценариев. В школе же мальчик я был читающий. Очень любил исторические романы: обалдел в десятом классе от "Кама грядеши?", а заодно проглотил всего Сенкевича, который у бабки на полке стоял... И вдруг недавно получаю приглашение сниматься в польской версии "Потопа". Приехал в Польшу, прочитал сценарий& роль хорошая - вперед! А у них, оказывается, запущен целый национальный проект, на который брошены все мыслимые и немыслимые силы. Гофман много лет безуспешно пытался "пробить" свою картину. В какой-то момент дело даже сдвинулось с мертвой точки, но к власти пришел Валенса, и проект закрылся... И только сейчас Гофман начал снимать.

- А почему режиссер пригласил именно тебя?

- И поляки его замучали тем же вопросом. Гофман туманно отвечает, что ему нужна та энергетика, которой обладает данный актер... Короче говоря, процедура утверждения меня на роль заняла ровно сутки. Я очень доволен тем, что со мной сейчас происходит. Меня заставляют делать пятнадцать тяжелых актерских дублей подряд: Гофман не успокаивается, пока не добивается того, что ему нужно. Но уж когда добивается - бегает по площадке, радуется, как дитя. Маленький такой, сигарета из рта выпадает: "Иди скорей: посмотри, что получилось"... Работать тяжело, но очень здорово.

- Даже приятнее, чем в Театре Советской Армии, где ты отслужил, кажется, лет десять?

- Вот именно - отслужил... Сначала я работал в Малом Театре, меня несколько раз пытались забрать в армию. Однажды совсем было "забрили" - ну, думаю, парень, ты "попал"... Вызволил меня Михаил Иванович Царев: кабы не он, я бы где-то на Северном флоте очутился... А так служба моя проходила в Театре Советской Армии. Пошел косяк больших ролей. Одноплановых, разумеется, - внешность эксплуатировалась по полной программе. Мне бы поучиться мастерству, но главные роли и так получал - вот и возомнил я себя в двадцать один год классным артистом. А тут Хейфец меня однажды поймал: "Саша, вот вы исполняете роль Армана Дюваля. Как вы думаете, сыграли его?" Отвечаю удивленно: "Какие сомнения? Конечно, сыграл". Он мне и говорит: "Да? А я знаю артиста Олега Ивановича Борисова, который до сих пор не считает, что он сыграл какую-то из ролей". Тут я и понял, какой я умный, опытный, талантливый... Честно тебе скажу: ушел из театра, совершенно не жалея. Понял, что нужно все ломать к чертовой матери...

- И поломал?

- Бросил театр, где надо мной совершенно не капало, и ушел в Моссовета на роль арбузовского Марата. А теперь вот - Дюруа...

- А зрители все равно идут посмотреть на Де Бюсси... Ей-Богу, мне стыдно знакомым признаться, что я не видела "Графиню де Монсоро".

- Не расстраивайся: еще, может быть, покажут.

- Опять вряд ли посмотрю. Кто, кроме песионеров и домохозяек, может себе позволить роскошь смотреть сериалы?

- А сериалы, в общем, и рассчитаны на публику, которая имеет возможность сидеть у телевизора. Как, собственно, и все остальные телепрограммы.... Я сам, между прочим, тоже полностью "Графиню де Монсоро" не посмотрел.

- Не расстраивайся: еще, может быть, покажут... Я все смотрю на тебя и думаю: в данном случае внешность - обман, наживка или истинное отражение внутреннего мира?

- А какая у меня внешность?

- Посмотри в зеркало: ты красив.

- Полина, я не знаю... Не люблю, когда про мужика говорят, что он красив. Это женщине пристало быть красивой, а мужчине - мужественным и обаятельным.

- Есть выход: сделай пластическую операцию.

- Да нет, уже поздно: годы берут свое... Знаешь, я ведь серьезно никогда о своей внешности не думал. Нет, конечно, думал - в школе, в институте... А сейчас все это осто...чертело. В тридцать четыре года, думаю, уже пора стать хорошим артистом и перестать слыть красивым или роковым мужчиной. Не вижу я в таком клейме смысла. Не понимаю!

- А сам ты считаешь себя хорошим артистом?

- Не знаю... Иногда - да, иногда - нет... После "Марата" вышли какие-то рецензии, и для меня было великим счастьем прочесть: "эксплуатирование внешних данных не убило в актере Домогарове истинно глубоких чувств души". Эксплуатирование... Тьфу!.. Какая разница - красивый, некрасивый? Олег Борисов не был красавцем: маленький, лысенький, злой человек... Он должен был Арбенина репетировать, мы с ним как-то разговорились, он все сомневался: "Как я буду выглядеть рядом с Ольгой Кабо?" Отвечаю: "Да об этом через две минуты думать никто не будет"... Выходил на сцену Театра Советской Армии маленький невзрачный Борисов - и тысяча восемьсот человек в зрительном зале замирали с открытыми ртами... Можно быть кривым, косым, но обладать такой сильной энергетикой, что никакому красавцу не снилась.

- Или наоборот... Я сейчас представила: выйдет через пять минут Домогаров на сцену - и зрители увидят маленького, лысого, невзрачного человека...

- Сейчас ты у меня увидишь красавца, жди... С меня в спектакле пот течет, и лицо становится мерзкое, липкое, гнусное - красивым вряд ли назовешь...

- Посмотрим.

- Стоит ли напрягаться? Испытывать "смертную скуку", проходить "ликбез для "новых русских"...

- Обиделся...

- Да нет, пошутил... О чем еще говорить будем?

- О чем-нибудь экзистенциальном.

- Переведите, пожалуйста: шо вы хочете узнать у этом экзис...тенциальном плане?

- Например, что для тебя означает быть добрым?

- Наверное, постараться в любой ситуации остаться человеком. Внешние проявления, кстати, не так и важны: под защитной маской желчности и вздорности может скрываться доброта. Как и подлость - под прикрытием слащавости или предупредительности.

- Много ли у тебя друзей?

- Честно? Я ни с кем не дружу. Нет, на гастролях почти каждый вечер все ребята собираются именно у меня в номере... Но друзей нет - не знаю, почему. Может быть, из-за того, что дружба - понятие круглосуточное, а я так долго не могу... Понимаешь, по-настоящему дружить не получается не по чьей-то чужой, а по моей собственной вине. "Чего ты не звонишь?-" а чего звонить? Спросить, как дела?.. Иные общаются постоянно, перезваниваются ежедневно. А я так не умею... У меня есть один очень хороший приятель. Мне было плохо, он приехал, начал помогать, на что пошла моя ответная реакция... Но мы можем с ним не общаться год, а потом вдруг раздается звонок: "Что, трудно номер набрать? Палец сломался?" - "От тебя до меня телефонный шнур длиннее, чем от меня до тебя?" - и начинаются разборки. Потом - долгий разговор, в конце которого: "Может, заедешь?" - "Может, заеду"...

Прозвенел третий звонок - и меня вежливо, но решительно выдворили. Два отделения с антрактом, разбивая женские сердца, - как на сцене, так и в зрительном зале, - плел свои интриги коварный Жорж Дюруа. Артист же Домогаров, как и было обещано, вымок насквозь. Однако, вопреки обещанному, менее красивым, несмотря на гнусность своего персонажа, не стал... Спектакль закончился, "милый друг" получил положенную порцию аплодисментов и роз, раздал за кулисами автографы, сфотографировался со страждущими и вернулся в гримерку. Вопросительный взгляд на меня:

- Неужели ты смотрела спектакль?

- А как же! Во-первых, не терпелось узнать, чем закончится история, а во-вторых... С ума сойти, как ты красив...

- Тьфу! Ты опять за свое?

- Все-все, больше не буду... Мы остановились на том, что друзей у тебя нет. А на первый взгляд производишь впечатление человека контактного. Любишь давать интервью?

- Да ты что? В Польше уже давно с этим делом "завязал". А здесь - другая страна... Нет, просто успел прочитать твое интервью со Стекловым - хорошее очень.

- Спасибо, приятно... Слушай, мне после спектакля и тормошить-то тебя неловко... Что ты сейчас чувствуешь?

- Сейчас - ничего...Задавайте ваши вопросы.

- А, так ты в состоянии отвечать? Изволь. Хороший спектакль сегодня был?

- Бывают лучше. Это чисто интуитивно: все, вроде бы, то же самое, только - рядом. Не в лузу шар идет, а мимо...

- Ты игрок?

- Бабушка мне в детстве наказывала: "Саша, никогда не играй". Вот и не играю - любые азартные игры стараюсь обходить за версту... Был у меня в жизни момент, когда я однажды поиграл в казино. После чего четко понял: к столу подходить мне нельзя. Ни-ког-да.

- Много продул?

- Прилично по тому времени: оставил там почти весь гонорар за картину... Сначала выиграл, потом стал проигрывать, опять чуть-чуть выиграл и в финале проиграл все... это случилось в городе Ялта.

- В предательствах раскаялся, играть зарекся... Пороки где?

- Ты что? Очень я, наверное, порочен, очень.

- Где же пороки?

- Нету... Но - порочен. Страшно порочен. Хоть пороков и нет...

- Так, похоже - начала сказываться усталость после спектакля...

- Эх, жаль фортепиано нет - я бы тебе сыграл.

- А, ты еще и музыкант?

- Закончил хорошую музыкальную школу. Между прочим, ту самую, в которой учился сам Геннадий Викторович Хазанов.

- При чем тут Хазанов?

- Сам не знаю... А музицировать в свое время очень любил. Вертинского пели... А теперь и это ушло. Очень редко за инструмент сажусь, когда только выпью... О! Нашел порок: могу выпить.

- "А кто не пьет?"

- "А кто не пьет?" В остальном же - скучный я человек. Грустный, серьезный... Но - порочный... Между прочим, жизнь - вообще грустная штука. И трагичная: вот я недавно едва не погиб... В Польше сцену снимали, как меня везут в люльке, к двум лошадям привязанной. Между ними - третья лошадь, а верхом на ней - ведущий. Один дубль сняли, второй, а к третьему лошадям все это надоело и они оторвались от ведущего. Понеслись по полю гулять, а я в люльке между ними мотаюсь. Бьюсь об их бока, переворачиваюсь, по грязи волочусь, а сам представляю, как меня похоронят. В Польше... Потом, когда меня, всего вывалянного в песке и грязи, из этой злосчастной люльки вынули, весело спросили: "Чего ты там болтался? Вылез бы, сел верхом и остановил лошадей". Я ответил: "Вы мне рано рецепт спасения сообщили: нужно было вечера дождаться. А перед съемкой - ни слова, молчок". Так смешно всем было...