Судьбоносным фильмом для Александра Домогарова стала польская картина «Огнем и мечом», принесшая ему мировую известность. Миллионы российских зрителей знают его по сериалу «Марш Турецкого». Друзья за глаза называют Александра современным мушкетером за преданность и благородство в дружбе, за честность, ну и за то, что он блестяще владеет шпагой.

- Александр, о вас говорят, как о человеке закрытом, недоступном – этакий одинокий волчара.

- Я одинокий волчара и есть – это правда. А закрытый, потому что не приемлю никаких фотосессий и рассказов о личной жизни.

- А еще какой вы? Как могли бы себя охарактеризовать?

- Я – эгоцентрист. Все должно крутиться вокруг меня. Как говорится, этот мир должен прогнуться под нас. (Смеется). Утопия, конечно. Но когда пойму, что это не так, тогда надо будет уходить из профессии.

- У вас очень уютный и красивый дом. Насколько Вы допускаете в него женщин?

- Ни насколько. Сюда вхож один человек – мать моего сына Саши, Ирина. Она единственная имеет право здесь быть. Ира мне друг. Но опять-таки – это мой дом.

-У загруженного работой человека даже кактусы не растут. Вы всегда на съемках, в разъездах, тем не менее, у вас в доме цветы и две собаки породы кане-корсо, встретившие меня у ворот…

- И цветы растут, и собаки живут, когда их любят. Собак завел, поскольку появилось желание окружить себя преданными существами, на которых можно положиться. Когда они были маленькими, то получили от меня определенную дозу любви: теперь уже можно уезжать-приезжать, уходить-приходить – ничего не изменится. Я знаю, что эти звери никогда меня не предадут.

– Зрители узнали об актере Александре Домогарове после фильма Ежи Хоффмана «Огнем и мечом». В Польше вы с тех пор национальный герой, вам там поклоняются.

- В Польше меня любят, все время зовут, но никто мне там не поклоняется. Здесь я на Маяковке в метро не смогу войти, а в Польше совершенно свободно гуляю по улицам, и никто внимания не обращает.

– В одном из своих интервью Хоффман говорил, что денег на картину не было, и актеры полгода работали без зарплаты. Вас это тоже коснулось?

- Я тогда о деньгах вообще не думал. Хотелось только работать, работать и работать.

– Но надо же было на что-то жить? Не воздухом же питались?

- И воздухом питался, и зарплату сорок-пятьдесят рублей получал, и картошку с макаронами ел. (Задумывается). Хоффман настолько напоминал моего покойного отца. Те же глаза, такой же лысоватый, энергичный, бешеный, взрывной.

– А вы ведь тоже, говорят, взрывной?

- Я очень спокойный. (Улыбнулся). Да, взрывной. Но неважно. Когда мы картину закончили, Хоффман сказал: «Ты мне как сын». А я уже давно воспринимал его как «тату»: по-польски «тату» - отец. Мы с ним были на «ты», разговаривали о многом. Я единственный бывал у него дома, познакомился с женой, внуками. Мы и сейчас общаемся по телефону, но, к сожалению, редко. Хотелось бы чаще.

– Фильм попал на Каннский фестиваль и имел мировой успех. К вам пришла слава. Вы сразу это ощутили?

- Я был молодой, ничего не понимал. Гулял по красивейшей набережной Круазетт, кругом прекрасные люди. Мне все очень нравилось.

– А еще раньше, в середине девяностых, два с половиной года вы работали в польском театре и играли на польском языке. Как вы жили тогда?

- Хорошо жил, замечательно – бил чашки и тарелки об стену. Просто сходил с ума по родине! Надо было обладать диким терпением, чтобы выносить меня тогда. Я играл в театре и понимал, что есть работа, что я – должен. Но понедельник был выходным днем, а я не дома…

– Разве актер не должен быть космополитом?

- Не знаю. Если речь обо мне – я не могу. Понимаю, что молодые очень хотят уехать – и ради Бога, если могут оторваться навсегда или на время – наверное, это правильно. Я вырос в гнезде и воспитан на другом. Мама не обедала без папы. Без мамы никто – ни бабушка, ни мы с братом Андреем – не садились за стол. Либо папа ждал маму. Когда все были в сборе, накрывался обед, хотя, по русским меркам, это был уже ужин. Вы обратили внимание, у меня в гостиной стоит большой обеденный стол из черного стекла? Я сразу решил: стол в гостиной должен быть. Из дома уезжать мне всегда тяжело…

– У вас ведь недавно юбилей был?

Я не хотел отмечать день рождения в этом году, потому что накануне погиб мой первый сын Дима. С другой стороны, хотел – вопреки всему. Я понимал, что мне сорок пять и люди ждут. И 12 июля в четыре часа дня я понял, что ко мне никто не придет. Два-три поздравительных звонка и все – телефон умер. Причем, острожные такие звонки были: «Ну, поздравляем, в общем». А в шесть вечера гости вдруг пошли косяком. Мы вынесли из дома все стулья и столы, положили три ковра на газон – больше было некуда сажать, а гости все ехали и ехали… Человек двести. Я даже не сел за стол. Двадцать три человека были из класса. Большинство из них я не видел лет тридцать. Девочек всех узнал, а мальчиков – с трудом.

– Интересный факт вашей биографии – в институте вы, оказывается, были отличником и получали повышенную стипендию? Как это вам удавалось?

- А что тут сложного? «Двойки» я хватал только по политэкономии и истории КПСС, ну, еще приходилось пересдавать историю зарубежного театра.

– Повышенная стипендия – это сколько рублей? И куда шли деньги?

- Получал двадцать пять рублей, и все деньги уходили на курс. Выпивали, гуляли.

– В вашей гостиной стоит раскрытый рояль и ноты на пюпитре. Это ведь не для красоты? Играете?

- Только когда никто не видит и не слышит. Иногда мне это очень помогает. Я еще и петь люблю, хоть и не дано. Это не моя стезя. Но всегда могу отдать дань настоящему таланту. Смотрю на Олега Меньшикова и вижу, что он гениальный. А журналисты: «Меньшиков кончился, Меньшиков всё!» Я говорю: «Подождите». - И он выстреливает. После этого отовсюду: «Вот это Меньшиков, молодец! Талант!» С врагами надо так: что бы в жизни ни было – пересиди, перебори. Я полтора года вообще молчал.

– Почему?

- Потому что принес на Первый канал идею фильма о Колчаке: думаю, вам не надо пояснять, кто должен был играть главную роль. Четыре года просидели в Питере: ломали голову над этой идеей. В результате был написан гениальный сценарий, думали, какого режиссера пригласить… А через некоторое время мне сказали: «Знаете, Александр, вы как-то не подходите. Нет, ну если будут еще какие-то идеи, вы приносите». Вот как после этого жить? Как не озлобиться?

– То, что вы говорите, страшно. Такая незащищенность… Неужели известное имя не спасает от подобных вещей?

- Завидовать нельзя, но я завидую тем, кто по сути своей борец. Вот у таких людей есть защищенность. Попадает, к примеру, в аварию и сразу начинает кричать: «Я? Да вы что!» Пускай он не прав, а как-то так выходит, что прав. Почему человек, убивший моего Диму (старший сын – Прим. ред.), должен быть освобожден от ответственности? Я этого не понимаю! Пусть мне тогда объяснят, в мои сорок пять лет, что надо жить как-то по-другому. В XIX веке люди от такого позора стрелялись.

– Но сейчас-то это уже невозможно…

- Тогда пойди и скажи: я виноват. Я бы мог сам его наказать, но хочется справедливости. Для этого работаю в театре. И если у нас на спектакле «Сирано де Бержерак» зрители плачут, значит, это не просто так?

– Когда за вашим большим столом в гостиной собираются друзья-актеры, вы о чем разговариваете? Только о работе или о чем-нибудь еще?

- Нет, сначала не о работе, а заканчивается все работой. Кто, что, где и как сыграл, кто какой артист – а как иначе?

– Александр, вы только что закончили съемки в Санкт-Петербурге в мелодраме Дмитрия Светозарова. Насколько мне известно, вашей партнершей была молодая актриса Полина Филоненко, о которой сейчас говорят, как о новом ярком таланте. Что вы можете сказать как мэтр от искусства? Действительно она такая необыкновенная?

- Во-первых, я никакой не мэтр и могу судить о своей партнерше только как партнер. Когда приехал на площадку, мне показали фотографию Полины и сказали, что она была Сонечкой Мармеладовой в «Преступлении и наказании». Но я не смотрел этот сериал – выключил телевизор на второй серии. В институте я играл Раскольникова, и имел свое видение, поэтому меня сразу «замкнуло». Потом пришла Полина. Маленькая девочка неяркой внешности. Но она сыграла все настолько тонко, серьезно тонко! Я мог над ней шутить, поддевать ее и так далее – Полина оказалась удивительно податливой на различные актерские провокации, любую импровизацию. Когда мы с ней последнюю сцену сделали, она вдруг сказала: «Будто «Оскара» получила». Я не понял: «В смысле?» - «Я с вами отработала двадцать дней. Будто «Оскара» получила».- «А кого ты ждала?» - «Ой, я думала, вы такой мутный». Это у них, у молодых питерских, такой жаргон. Вообще, я часто сталкиваюсь с тем, что мне говорят: «А вы, оказывается, совсем не такой, как мы думали». - «А что вы думали?» - «Мы думали, вы ужасный».

Ребенок.

Ребенок.

Все.

Не знаю.

Свитеров.

Нет.

Все эксклюзивные костюмы для спектакля Шарова Андрея.

Что живу.

Много.

Получить признание коллег в творчестве.

Предательство.

Дома.

Ревность.

Любовь.

Несправедливость.

Свой дом.

С ванной.

Бабушкино зеркало.

Япония.

Ни на что.

Я сам себе наркотик.

Женское платье.

Сколько нужно на что нужно.

Не могу сказать слово «нет».

То, что ты достиг в жизни.

Была, но не скажу, какая.

В принципе, никакие. Ношу кольцо, но это подарок.

Москва.

Смешение стилей.

Мобильный телефон

Nokia

Longine

Водка

Нет

BMW

Нет

Нет

Русская, украинская, польская

Дом

Сигареты

Черный

Нет.